Давайте, наверное, начнем с такого наивного вопроса. Какую книгу 18 века нужно прочитать обязательно каждому?

Как всегда, такой наивный вопрос ставит человека в затруднительное положение. Я думаю, если говорить об одной книге 18 века, которую бы действительно мог прочитать каждый, то это «История государства Российского» Николая Михайловича Карамзина.

Хотя Карамзина нельзя назвать точно писателем 18 века, вернее, эту книгу нельзя назвать книгой 18 века, потому что она создавалась в 19 веке. Но все-таки это завершение 18 века. Эпоха ведь не кончается календарной эпохой. Эта книга самая важная из всех созданных в 18 веке. Это наше мифологическое представление о самих себе и о своем прошлом, это то, как мы видим нашу историю. Карамзин впервые это оформил связно, последовательно, теоретически.

Хотя это не значит, что здесь не надо было бы назвать и Ломоносова, и Державина. Хотя бы «Фелицу» Державина и «Оду» Ломоносова 1747 года: «Царей и царств земных отрада, Возлюбленная тишина...» Так что я назвал уже не одно произведение, а целых три.

А Вы можете сформулировать задачу Вашего курса, или, лучше сказать, значение Вашей научной деятельности для простого обывателя?

Задачу научной деятельности всегда трудно сформулировать. Потому что когда мы оцениваем себя, мы все-таки смотрим на себя под разными углами. Поэтому существуют разные ответы на этот вопрос. Но применительно именно к этому курсу, а еще к тому огромному (объемом около 45 авторских листов) учебнику по истории русской литературы 18 века, который я сейчас заканчиваю писать, – вот если попытаться сформулировать главную цель данной стороны моей деятельности, то это – дать студентам и всем интересующимся современное представление о культуре и литературе 18 века. Это, Вы знаете, для человека, не погруженного в литературоведческие вопросы, кажется немного странным. Но для человека, более-менее осведомленного, как мы учим, и как нас учили, и как учат в других местах, это странным показаться не может. Например, до сих пор лучший учебник по литературе 18 века – это учебник, изданный в 1939 году. Он действительно прекрасен, но все-таки наука меняется. Это так же нелепо, как изучать химию по учебнику 39-ого года или физику по учебнику 39-ого года, тем более не в школах, а в университете, где все-таки требуется современная научная точка зрения. Вот я бы так сформулировал и задачу этого курса: постараться показать, как современная наука и культура воспринимают 18 век, и что этот период, в общем-то, не самый яркий в истории русской литературы, интересен и важен. Если приложить усилия для знакомства с 18 веком, то он воздаст за это сторицей.

А как и за счет чего меняется современный взгляд? Потому что с 39-ого года вряд ли какие-то новые сведения открылись.

Нет, это все-таки сведения: новые факты, даже новые тексты обнаружились. Но думаю, что главное другое. Во-первых, развивается наука, то есть меняется представление о том, что такое литература и как ее надо изучать. Во-вторых, меняется политический контекст. Ведь литературоведение как наука (пусть и специфическая) очень близко к публицистике, к общественным наукам, оно очень зависит от идеологической обстановки. Например, в советское время целый ряд тем нельзя было более или менее прямо затрагивать. Нельзя было касаться по существу роли церкви в литературном процессе 18 века. Древнерусскую литературу позволяли рассматривать в контексте церковных проблем, но только потому, что без этого нельзя, потому что почти все древнерусские авторы – это канонизированные церковью святые, а применительно к литературе 18 века это отрицалось. Конечно, 18 век – это светская культура, но вместе с тем мы не можем вырвать его сразу из церковного контекста. Очень осторожно (это пережиток сталинского времени) относились к проблемам заимствований из западных литератур. Литература 18 века все-таки не самостоятельна, ее нельзя рассматривать вне западного контекста. Не надо забывать, что очень многие произведения 18 века имеют западные источники, в том числе самые главные – например, «Недоросль» или «Бригадир» Фонвизина. В-третьих, меняется сама литература. И этот процесс меняет наше отношение к прошлому. Чтобы не быть голословным, приведу только один пример. В конце 20 века в развитии русской поэзии стал ощущаться очень существенный сдвиг в разных областях, в разных сферах, на разных уровнях литературной жизни. Он обозначен, прежде всего, деятельностью единственного гениального поэта той эпохи и вообще самого крупного русскоязычного литератора конца 20 века – Иосифа Бродского. В частности, Бродский проявлял большой интерес к силлабическому стиху, то есть к другой системе стихосложения, которой русская поэзия пользовалась до 1735 года. И соответственно в этот момент больший интерес начинают вызывать силлабические поэты, в частности Кантемир. Кантемир всегда вызывал к себе уважение, к нему относились как к очень достойному, но все-таки навсегда «боковому» писателю. Он оказался в «боковом» времени, в силлабическом, а главная линия пошла по-другому. Теперь, наоборот, к нему относятся с особым вниманием именно как к силлабическому автору. Не знаю, внятно ли я сказал?

Внятно. У меня был как раз вопрос про современность. Кроме Бродского, есть ли еще какие-нибудь писатели, которые…

Без всякого сомнения, Бродский далеко не единственный. Вот, например, другой поэт, совсем иного склада. Он филолог-классик по образованию, один из наиболее интересных петербургских поэтов нового поколения – Сергей Завьялов. В своих стихах он явно возвращает какие-то тенденции 18 века, не потому что он подражает…

Он классический филолог?

Да, он классический филолог. Именно поэтому он оказывается близок к литературе 18 века, потому что он пытается по-новому представить поэзию сквозь призму античности. Усвоение античности – это едва ли не главное содержание литературной жизни 18 века, поэтому здесь начинается перекличка.

А в прозе?

А в прозе сложнее. Вот в прозе, я бы сказал, прямых перекличек не вижу. Сейчас пытаюсь найти какие-то, пусть самые отдаленные параллели. Но я думаю, что их нет.

А если брать Вас как не профессионального читателя книг современных авторов. В прозе, положим, кто из них Вам ближе?

Мне лично ближе всего Андрей Георгиевич Битов, если его можно назвать современным писателем, – это живой классик. Более того, все-таки это фигура, литературная деятельность которой в принципе уже завершилась. Из более действующих авторов того же поколения я бы назвал Петрушевскую. А из писателей моего поколения, то есть 50-х – начала 60-х годов, я бы, в первую очередь, назвал Сергея Анатольевича Носова, которого я считаю писателем исключительного литературного дарования и, что редко для нас, – пока что (будем надеяться) не исчерпавшим свой потенциал. Не сказать, что он пишет много, но как-то ощущение утомленности письма применительно к Носову не возникает.

Я знаю, что Вы преподаете в духовной семинарии?

Да, в духовной академии преподаю.

И вот Вы говорите про влияние религии на изучаемый Вами предмет. А какая самая православная книга русской литературы?

Видите ли, я бы мог очень долго отвечать на этот вопрос. Сейчас очень модно стало заниматься православной литературой.

Да, это верно.

Ну, модно. Это ничего не значит, но … В конце 80-х годов, когда заниматься православной литературой стало возможным, это было в каком-то смысле оправданно, потому что действительно этот контекст забывался, а он чрезвычайно важный. Но сейчас это часто носит характер просто модности. Люди, которые не очень знают, о чем писать, пишут о православных традициях русской литературы, потому что там есть определенный ориентир, определенные установки. Я не хочу никого обидеть, но это очень напоминает то, как при социалистическом реализме было принято писать о народности русской литературы. Поэтому это очень трудный вопрос, когда Вы говорите, какая самая православная книга русской литературы. Я думаю, самое выдающееся православное произведение русской литературы – это знаменитое переложение Пушкиным молитвы преподобного Ефрема Сирина «Отцы пустынники и жены непорочны». Я думаю, что это – лучшее. Это все-таки переложение православной молитвы, созданное величайшим русским поэтом в период высшего его расцвета. Православное или христианское – это все-таки разные вещи. Православное в каком смысле? В бытовом смысле можно назвать Шмелева. Конечно, Шмелев, я понимаю, описывал быт, но я не думаю, чтобы он представлял интерес за пределами бытописания. Самый крупный христианский русский писатель – это, без всякого сомнения, Достоевский. Он православный, потому что он сам был православного вероисповедания, но, понимаете, насколько он православный, а насколько он христианский, это трудно сказать. Данте, все-таки, я думаю, он христианский, а не только католический писатель, или Шекспир не только англиканский писатель – христианский писатель…

Еще один последний маленький вопрос. Можете ли Вы дать какую-нибудь одну фразу или цитату в качестве эпиграфа к курсу?

Видите ли, я не могу наизусть произнести эту фразу. Это первая фраза, которой открывается книга Григория Александровича Гуковского «Русская поэзия 18 века». Гуковский пишет, что до сих пор поэзия 18 века кажется нам унылой пустыней, совершенно не интересной. Вот это и есть, я думаю, та установка, с которой абсолютно все начинающие знакомство с литературой 18 века подходят к этой литературе, а оказывается, это совсем не так. Ведь это пустыня, которая цветет. Как посох, вы знаете, «как царский посох в скинии пророков». Это слова Мандельштама. Вы знаете? Из стихотворения, кстати, посвященного другому поэту, по существу, 18 века – Владиславу Озерову.

Спасибо большое.